Улыбаемся и машем — видишь, Маша, наши на Луне…

Почему у Индии получилось, а у России — нет?

На самом деле, беды начались отнюдь не этим августом на орбите вокруг Луны. Хроники российской межпланетной космонавтики, увы, однозначны и двойному толкованию не подлежат.

Станция «Марс-96» была запущена 16 ноября 1996 года, не сработал двигатель разгонного блока, не сошла с околоземной орбиты, утонула.

Станция «Фобос-Грунт» была запущена 9 ноября 2011 года, не сработал маршевый двигатель перелетного модуля, не сошла с околоземной орбиты, утонула.

Станция «Луна-25» была запущена 11 августа 2023 года, выведена на орбиту вокруг Луны, 19 августа неправильно сработал двигатель перелетного модуля, разбилась о поверхность Луны.

Справедливости ради следует сказать, что еще в советское время после замечательного успеха проекта ВЕГА в 1986 г. — высадки аэростатов на Венеру и встречи с кометой Галлея — два аппарата «Фобос» один за другим вышли из строя в 1988 г., тем самым ставя точку в истории советской межпланетной космонавтики. «Фобосы», впрочем, оторвались от Земли и выключились уже на подлете, причем «Фобос-2» даже успел выйти на орбиту вокруг Марса.

Надо понимать, что российская космонавтика — феномен глубоко инерционный. За тридцать лет ее существования переход на принципиально новые платформенные решения состоялся там, где есть рынок и есть внешний спрос, причем чем больше внешнего спроса и чем самостоятельнее внешний заказчик космических решений (вне промышленности!) распоряжается деньгами, тем основательнее выглядит соответствующий переход, будь то решения для Минобороны России или спутники связи для ГП «Космическая связь».

В части межпланетного (научного) и пилотируемого космоса такого спроса не было и нет, и соответствующие предприятия, понятно, ограничиваемые и финансированием, и отсутствием компонентной базы, все тридцать лет, по большому счету, натягивали на небесный глобус старую, заслуженную советскую сову.

И если в области пилотируемой космонавтики удачно сошлись звезды, такое развитие оказалось встроенным в глобальный проект МКС, и очередная модификация «Союзов» и «Прогрессов» какое-то время даже заменяла опередившие свое время и снятые с эксплуатации «Шаттлы», в области межпланетного космоса российская космическая программа отчетливо оказалась «между стульев».

Беда в том, что советские практики требуют многократных летных испытаний и допускают массовые аварии в ходе таких испытаний. Так испытывали «гагаринскую» Р-7 и «лунную» Н-1 — далеко не с первого раза полетела «семерка», четыре неудачных пуска Н-1 разработчики в целом не считали из ряда вон выходящей неудачей… Концепция изменилась только к «Энергии-Бурану» — там резко увеличили объем наземных испытаний и отработки, и оба запуска были практически успешными.

Все советские межпланетные успехи — и ВЕГА, и предыдущие исследования Венеры с орбиты и с поверхности, и более или менее успешные попытки высадиться на Марс — основывались на общей унифицированной конструкции межпланетной станции НПО им.Лавочкина, впервые облетанной в марсианских экспедициях в начале 70-х. Называют ее по-разному, можно — М-71. Своими детскими болезнями она переболела и положенное число раз ушла в никуда еще до того, когда об этом мог как-то узнать простой советский читатель газет. ВЕГА середины 80-х — это последний межпланетный аппарат на базе М-71.

А потом Советский Союз начал переходить на новый вариант, который назывался 1Ф. Первым летным испытанием стали «Фобосы» — тогда еще межпланетные аппараты пускали по два. Результаты мы помним. Но возвращаться к привычному тяжелому решению многолетней давности никто не стал.

История последующих несчастий писана-переписана, но везде фон один: нежелание (или невозможность) остановить бег по инерции, начатый в совершенно других условиях и подумать.

Я иногда вставляю в серьезные лекции слайд с Винни-Пухом, которого Кристофер Робин тащит по лестнице головой вниз, а Винни-Пух этой головой бумкает. «Другого способа сходить с лестницы, — написал Алан Милн, — он пока не знает. Иногда ему, правда, кажется, что можно было бы найти какой-то другой способ, если бы он только мог на минутку перестать бумкать и как следует сосредоточиться. Но увы — сосредоточиться-то ему и некогда».

Поскольку денег в привычном советском объеме на межпланетные полеты уже не было, а готовности радикально остановиться и сосредоточиться еще не было (и не факт, что такое желание могло родиться внутри отрасли), все тридцать лет бюджеты аккуратно размазывали. Поначалу марсианские, потом лунные проекты анализировали, проектировали, перепроектировали и активно макетировали. Ту же несчастливую «Луну-25» в какой-то момент вообще планировали запускать индийской ракетой и ставить на нее луноход, нынче успешно прилунившийся самостоятельно.

Однако перестать бумкать в голодные и дружелюбные 90-е года или в более сытые, но все равно еще дружелюбные «нулевые» — с неизбежностью означало максимально интегрировать в отечественные проекты европейские комплектующие (самого разного вида, но в основном, конечно, электронные компоненты). А самим — интегрироваться в проекты типа «ЭкзоМарс», предполагающие тесное сотрудничество с теми же европейцами и «вклад ракетой» — использование российского носителя для запуска совместных станций.

И в нынешние годы понятно, что стало с «ЭкзоМарсом» и понятно, какая надежда теперь на европейские комплектующие. Но летного опыта российским решениям на базе некогда новомодной 1Ф или какого-то особенно нового проектного мышления новым поколениям инженеров, учившихся в свое время на базе советских прототипов, события последнего времени не прибавили никак.

Советские традиции не предполагают тщательного доведения до высокого уровня надежности каждого отдельного аппарата. Они рассчитаны на массовую отработку унифицированной серии, которая впоследствии начинает летать сравнительно успешно — если не начинается развал той промышленной и организационно-экономической базы, на которой эта серия строилась. Хотя, впрочем, у некоторых спутникостроителей получилось в свое время перестроиться довольно радикально. Но это — совсем другая история.